Александр Листовский - Конармия[Часть первая]
Из темноты надвинулась чья-то фигура, и знакомый голос спросил:
— Какого эскадрона, товарищи?
— Первого! — ответили голоса. — Садитесь с нами, товарищ командир!.. А ну, подвиньтесь, братва!
Дундич присел на завалинку. Со всех сторон к нему потянулись кисеты: «А вот моего, товарищ командир», «У него слабый — мой покрепче», «А вот вырви-глаз, как затянешься — очи на лоб».
Дундич свернул папиросу и, узнав, о чем шел разговор, попросил фуражира рассказывать дальше.
— Так вот, — продолжал фуражир. — Постоял я на крыльце, покурил, да и пошел спать… И вот представьте, братцы, никак заснуть не могу. Жутко как-то мне стало. А отчего, сам не пойму. Лежу, ворочаюсь, а по земле конский топот так и гудит. И все сильней и сильней… Я и так и этак ворочаюсь. Нет, не спится, и только!.. «Дай, — думаю, — еще покурю». Выхожу. Ну и что же? Коноводы все идут и идут. Ну, вроде как призраки выходят из тумана. А луна светит вовсю. И вот тут, братцы мои, ужас меня охватил! «Почему, — думаю, — одни коноводы? Поче-ему одни кони? А солдаты где? Ведь не может быть, чтобы сразу всю дивизию спешили?..» И вот уже развидняется, а они все идут!.. Смотрю — повозки потянулись. И на них вроде ящики, черные такие. Пригляделся — гробы!.. Ну, тут подхожу я до ездовых и спрашиваю: «Кого, мол, везете?» А они отвечают: «Офицеров убитых».
— Так кто же это был? — не вытерпел один из бойцов.
— Подожди… Была это, братцы мои, вторая кубанская дивизия. Командир корпуса генерал Гильнен… Постой, как его… Борода рыжая, глаза рачьи… Гольден…
— Гилленшмидт, — поправил Дундич.
— Вот-вот, правильно. Гилленшмидт. Так он как есть всю эту дивизию на проволочные заграждения посадил. Все кубанцы, как один, полегли, а кони остались. Потом уже слушок прошел, что этот Гилленшмидт говорил перед наступлением, что австрийские укрепления начисто разбиты и взять их можно голыми руками. Вот он, значит, всю дивизию спешил и погнал в наступление. А там шесть линий бетонных укреплений. И вместо австрийцев самые немцы. Они наших поначалу пустили, а потом как врежут из пулеметов, из артиллерии! Всех посекли, с землёй смешали. Ни один казак не вернулся. Все за дурака, за чертова генерала, жизни решились. Все пали!
— А может, он шпион? — предположил щербатый боец.
— А кто его знает. Все может. Тогда, знаешь, какая измена была… Потом вестовые рассказывали, один казачий сотник начальнику штаба нашего корпуса, полковнику, морду побил.
— За что?
— Как за что? Он же план разрабатывал. А Гилленшмидт спрятался.
— А вы знаете, как была фамилия начальника штаба корпуса? — спросил Дундич.
— А чума его знает, — сказал фуражир.
— Краснов, — пояснил Дундич.
— Краснов?! Не тот ли, что сейчас против нас воюет?
— Он самый. Донской атаман.
— Вот, гад, где оказался!
— Так вот, товарищи, — заговорил Дундич, несколько помолчав, — всю эту историю я знаю подробно. В плену слышал от очевидцев. Дело это произошло во время прорыва Юго-западного фронта.
— Правильно, — подтвердил фуражир.
— По-видимому, командир конного корпуса генерал Гилленшмидт имел задание от Вильгельма сорвать это наступление, — продолжал Дундич. — Он приказал провести рейд на Ковель. Надо было прорвать фронт, преодолеть две реки — Стырь и Стоход, а потом двигаться гатью по болотам. Ну а кавалерии как действовать в сплошных болотах?
— Да где там действовать! — сказал фуражир. — Могила.
— И все же кто-то утвердил этот план, — продолжал Дундич. — Тогда Гилленшмидт стянул всю кавалерию фронта к Пинским болотам и давай ее гробить. Угробил сначала вторую кубанскую дивизию и предложил угробиться третьей донской. Но третьей дивизией командовал генерал Хельмицкий, бородастый такой старик. Он и говорит Гилленшмидту: «Вы, ваше превосходительство, пожалуйте вперед, а я уж за вами». Ну, конечно, Гилленшмидт предпочел остаться в тылу. А командир седьмой дивизии Рерберг как только пронюхал, что будет рейд, так сейчас же обратился в царскую ставку: разрешите, мол, откомандироваться… Вот какие были дела…
— Товарищ командир, а как же того сотника, которым Краснову морду набил, расстреляли? — спросил боец в кубанке.
— Нет, обошлось. Офицеры, которые присутствовали, сделали вид, что ничего не заметили. А Краснову рапорт подавать не резон. С битой мордой — офицеру в резерв.
Наступило молчание.
— А вот еще случай был, — заговорил фуражир, — в Галиции…
Послышался конский топот. Все подняли головы. Подъехавший ординарец спросил, не видел ли кто Дундича.
— А что? Я здесь. — Дундич поднялся с завалинки и подошел к всаднику.
Тонкий огонек папироски отразился в зрачке лошади. Ординарец нагнулся с седла, узнал Дундича и сказал, что его вызывает Буденный.
В небольшой хате, наполненной сизым махорочным дымом, набилось полно народу.
Слабый, мигающий свет керосиновой лампы с разбитым и склеенным почерневшей бумагой стеклом дрожал на загорелых лицах собравшихся, на приколотых к груди алых бантах, играл на медных пряжках портупей и никеле сабель. Здесь были Городовиков, тонкий, подтянутый Литунов, осанистый Морозов и другие хорошо знакомые Дундичу командиры эскадронов. Тут же находился и Бахтуров.
Буденный сидел за столом, положив руки на развернутую карту. Кивком головы он ответил на приветствие Дундича и продолжал начатый им разговор. Он сказал, что, по полученным сведениям, в степи замечено движение конницы противника. Похоже, что белые намерены произвести ночной налет на станицу. Он решил предупредить их, вывести бойцов в степь и разбить противника по частям.
Буденный посмотрел на карту, измерил спичкой какое-то расстояние и кратко изложил план предполагаемых действий. Как всегда, он положил в основу внезапность нападения.
— А для охраны беженцев и обозов оставим два эскадрона, — говорил он. — Останутся Дундич и Колпаков. Дундич за старшего. Все ясно?.. Ну, по коням! Пришлите ко мне по два ординарца для связи.
Послышался быстрый топот бежавшего человека. Дверь распахнулась, и здоровенный парень с карабином в руке дурным голосом крикнул с порога:
— Сидите тут, такие-сякие! Кадеты к станице подходят!!.
Грохот покрыл его слова. Окна осветились красноватой вспышкой разорвавшегося снаряда. Зазвенели стекла. Эскадронный командир Литунов схватился за щеку.
Толпясь в дверях, командиры выбегали из хаты. Вдоль улицы секли пулеметы. Где-то за околицей гремели орудия белых.
Выбежав из штаба, Городовиков пожалел, что впервые изменил своему правилу и пришел на совещание пешим. По беспорядочной стрельбе на восточной окраине станицы, где, как он знал, стояла застава от третьего эскадрона, он сообразил, что застава прозевала внезапное нападение белых. Артиллерийский обстрел усилился. Два снаряда один за другим скользнули с черного неба почти в самый центр станичной площади, где телега к телеге стоял беженский обоз. На огненно-красном фоне разрывов заметались лошади, люди. Громкий плач детей сливался с женским криком.
Городовиков вбежал в большой двор своего эскадрона. В темноте седлали лошадей.
— Выводи! — крикнул он.
На окраине, трепеща на низко опустившихся тучах, разливалось багряное зарево. Загорелся стог сена. Оттуда барабанными ударами бухали пушки.
Городовиков повел эскадрон к сборному месту. Но тут навстречу ему попался мчащийся обоз. Освещенный заревом, обоз, как сплошной поток огненной лавы, в несколько рядов неудержимо катился по улице.
Эскадрон свернул в переулок. Отсюда было видно, как вдогонку обозу развертывалась из-за мельницы сотня всадников. Помахивая сверкающими шашками, они гнали галопом. Городовиков решил прикрыть беженцев и приказал бойцам спешиться. Обоз приближался. Обезумевшие лошади, подстегиваемые тысячеголосым криком женщин и детей, неслись вскачь к южной окраине станицы. Коровы и овцы с ревом и блеянием бежали по обе стороны подвод. Одна из телег на всем ходу зацепилась за угол колодца. Лошадь рванулась и с одними оглоблями умчалась вперед. Старик повозочный проволочился за ней, держа вожжи в руках, и исчез среди повозок. Тяжелый грохот снаряда рванул на улице. Взметнулось пламя. Дико закричали голоса. Цепляясь осями, телеги покатились быстрее. За ними, совсем близко, показались белогвардейцы. Буденновцы ударили залпом. Несколько всадников свалилось с лошадей. Остальные кинулись за дома и плетни и начали спешиваться. С обеих сторон часто захлопали выстрелы. Последние повозки промчались по улице. И тут бойцы заметили, что в пыли шевелится что-то. Дерпа пригляделся. Женщина, повязанная белым платком, опираясь на локоть, старалась подняться с земли.
— Куда? Постой! — крикнул Городовиков, увидев, что Дерпа бросился к ней.
Но тот уже был подле женщины и схватил ее на руки. Коротко ударил пулемет. Дерпа перевернулся на одной ноге и вместе с ношей тяжело сел на землю. Теряя сознание, он услышал, как вокруг яростно загремела стрельба. Потом кто-то сильным движением поднял его, и знакомый голос с укоризной сказал:
![Александр Листовский - Конармия [Часть первая]](/uploads/posts/books/239634/239634.jpg)
